Αθήνα - Αεροδρόμιο Ελευθέριος Βενιζέλος

На омонию проливается солнце, поднявшееся над горой имитос, освещая уродливое здание на противоположной стороне улицы, вспучившееся наружными коробками-кондиционерами, - из этого цементного нагромождения бегу с пакетом лимонного сока и свежим бубликом в кунжутном семени в утреннюю плаку к пьющим расслабленно кофе. Еще нет девяти часов, а здание эмпорики банк, напоминающее белое укрепление с бойницами, свидетельствует о начавшейся рабочей неделе, в почтовом отделении не пробиться отправить открытку, мне приятно получать каждый раз карточки из европейских городов с необязывающими пожеланиями от товарища, прописавшегося в финляндии, но у самого руки не лежат к этой сентиментальщине. На перекрестке задумался о чем-то бродяга в сандалетах и несвоевременном плаще, ему все барахло приходится носить с собой и на себе: из нейлоновой сумки торчит плед растиражированного поддельного берберри, а на улицах города шумят уборщики мусора. По дороге к кладбищу-району керамейкос (из-за оград я так и не смог разобрать, где же оно расположилось, но популярным сделали это место те факты, что район был центром античного гончарного мастерства и располагался на западе у границ древнего города) заносит в рынок у станции монастираки, в котором у исписанных граффити раллетов греки, не стесняясь захудалого окружения, пьют утренний кофе, а на покатой улице рядом выстроились в шеренгу покосившиеся разноцветные деревянные коробки-гробы с сортированными бесплатными газетам. Поднимаюсь по вертикали выше в плаке, на фоне низких домов отражают солнечный свет кресты греко-католических храмов, а вдалеке лениво-голубоватые горы. До последнего грешил на собранный в сети самодельный путеводитель, поскольку облазил основание акрополя по меридианам и параллелям, но не отыскал белоснежного района с островной архитектурой. В девятнадцатом столетии оторванные от дома строители с острова анафи, который близко от санторини, соорудили белые дома, настолько близко стоящие друг к другу, что ступени напоминают крутой лаз, какой в скалах часто ведет к морю. Шлепаешь подошвами, а сам оглядываешься – не попал ли ненароком к кому во внутренний двор – тебя вряд ли кто одернет, настолько спокойно и ни души. Это экзотика, за которой стоит лететь на острова, где добавятся кубические храмы с купоросного цвета куполами, но не всем она впору – домики похожи один на другой, а мои фото каждого уголка были признаны удивительно скучными, слесарю – слесарево, как говорится. Сложно представить, что за пределами пятерки улиц сахарной анафиотики с зеленью в кадках и ленивыми собаками лежит столица страны, занятая решением банальных будничных вопросов, по венам которой течет люд и транспорт. Парадоксальными, на мой взгляд, являются афинские парковки в плаке – прямоугольные, они не предусматривают никаких проездов и заполняются, как кузовок грибами, безо всяких зазоров, то ли все выезжают одновременно, но для нашего автолюбителя, предпочитающего средства покрупнее и ярче - мрак беспросветный. Есть здесь и рыжие дома, напоминающие краской римские, картинные лавки на улице аполонос, туристические бюро, предлагающие поездки в «мосха» и «агия петроуполи» в российский северный край, не счесть добра сувенирного, керамических изделий, метаксы, оливкового масла. Арку адриана и башню зевса запросто рассмотреть еще с акрополя, кому охота фотографировать в непосредственной близости – они находятся немного южнее зала официальных собраний заппейон и национальных садов с пальмами высотой с те, которые в майами повсюду тянутся ввысь. Но в последнем случае вас атакуют юго-восточноазиатские смуглые лица, навязчиво предлагая зонты для спасения от солнца и дождя с истинно индусским голубиным выговором «умбреля-умбреля». В садах тихо, суть развалиться недвижимо на лавке, подставляя себя прилипающему сентябрьскому солнцу, пруд с флегматичными мерзкими упертыми черепашками, настойчиво карабкающимися одна на другую, подставляющими панцирь теплу. С тыльной стороны – классический королевский дворец, но главное достояние – шагающие эвзоны, которым тут меньше внимания, чем на центральной площади, никто не ограничивает в ракурсах, нет назойливых японско-корейских туристов, терпеливо выстаивающих в ожидании сделать банальный снимок с гвардейцем. На тротуаре развалилась собака, ей совершенно не мешает группа полиции быстрого реагирования – крупное мужичье в синих бронежилетах, держащееся группой на случай внезапных беспорядков – греческая молодежь склонна к организации шумных протестов на улицах города. Днем на колонаки не так шумно, цакалоф не толпится ухоженными покупательницами, разве что обильно мужчин в деловых костюмах, потягивающих кофе, развалившись в стульях нога на ногу. в этот раз чувствую себя чудаковато – всегда приходится тащить из отеля в аэропорт баул с покупками, а здесь, спускаясь в метро на евангелизмос (у музея войны), рефлекторно пытаюсь припомнить, ничего ли не забыто. Мне хорошо и спокойно, на дукиссис плакентиас рассматриваю поезда и не тороплюсь на самолет, оказалось – его задержат на восемь часов неблагополучные чертовы авиалинии, за это время я успею пятьдесят раз щелкнуть, жуя слоеный пирок с сыром и шпинатом, идущие на взлет Thai, Iberia, Emirates, с частотой такси поднимающиеся в воздух Aegean, можно считать, что ничего не упущено после отснятого заката солнца за гору имитос – на элефтериос венизелос спускаются розовые сумерки.

Αθήνα - Ύδρα

Начало второго дня требовало быстрого подъема, динамики и четкой организации – уже в половину девятого из порта пирея отходил мой катер на остров гидры. Прыгаю в джинсы, высохшую рубашку, дремлю в метро, скользящем через монастираки, где утром всегда пьют кофе, жилой мосхато, ровно в восемь жую пышный пончик с сахаром, шагая по мосту, концептуально напоминающему работы калатравы (оказалось, архитектор подарил свои эскизы городу, а местные умельцы как смогли, так и реализовали), в порту порядка десяти терминалов, каждый с пятеркой судов, между которыми курсируют два автобуса – в диаметрально противоположные стороны. Увлекшись утренней сдобой сел в первый подошедший, водитель, глянув на протянутый билет, кивнул согласно. Итак, едем, нутром, как шариков - котов, чувствую, что не в том направлении, после несся мигом в обратном, чтобы не опоздать к отходу. Час с малым на вибрирующем катере с мягкими креслами, напарывающемся на твердые волны, как тупой нож на лед, и я в заливе, который одна знакомая крамольно на фото сочла за крымский подлог. Тихое воскресное утро на руку – ставни почти во всех домах еще прикрыты, туристы не толпятся, у порогов кошки разных цветов, нет отбоя от рыжих, а домики мазаны белым, ставни и рамы крашены синим или серым, а крыша в цилиндрической черепице, что и создает верный колорит здешних мест на фоне зеленых сосен и синего моря, такого синего, что, бурля под винтом лодки кислородом, вода становится лазурной, а само море такое, что когда бы были такого цвета глаза, в них верное дело - погибнуть, а уж если вспомнить самые те сильные полунаивные чувства, которые я когда-то испытывал, и сравнить с пережитыми когда-либо после той весны шестого года, то даже эта значительной силы разница по уровню не сравнится с тем, насколько синее море у берегов гидры по сравнению с самым синим цветом. Моим личным индикатором комфорта того или иного края есть мысль «вот здесь можно восстанавливать нервы», это, конечно, малая часть, но спокойствия этим местам не искать, оно здесь уверенно прописалось. В эту корзину впечатлений стоит добавить розово-фуксиевые кусты цветов, монотонно спускающегося по крутым ступеням ослика с небритой ношей в деревянном седле, неуместные вывески «дизель» и «спортзал», старика на носу лодки, отбивающего на покрывале плоской деревяшкой выловленного осьминога, холмы соседних островов, теряющиеся в рассеянном горизонте при пасмурной погоде, дороги в хвое и шишках, приставучих котов (на одном из фото я четырех рыжих уместил рядом с двумя зрелыми француженками), охровые крыши, меж ними - если не пальма, то торчит кипарис, лимонные деревья во дворах, собаку на пороге магазина, охраняющую вывешенную гроздьями морскую губку- ходовой сувенир, черного кота, который на камне причала следит за рыбками в прозрачной воде, свечку на тканом полотенце на подоконнике белоснежной комнаты. Собака разразилась лаем на проводимую лошадь, хозяин которой решил заговорить с другом, остановившись посреди улицы, чтобы лошадь не скучала – тот бросил на выложенную камнем улицу яблоко. Скоро время приниматься за трапезу – этот остров не требует агрессивной беготни в недостатке времени, потому мясо под вино и маслины с узкой игольчатой косточкой - самое подходящее удовольствие. У каждого города есть свой образ или какой-то символ, который в твоей памяти связывается со временем, проведенным в нем, если неодушевленный сложился из сине-белого контраста домов, то телесный прошел мимо тихо, я впитывал его только какие-то десять секунд – светлая рубашка, темного цвета коротковатые свободные льняные брюки и туфли-башмаки на босу ногу, а через плечо на ремне - мятая кожаная нетяжелая сумка, какая-то реминисценция на образ скитающегося джереми айронса, но без боли, душевных тягот, только легкость, простота, я не успел даже посмотреть, какого цвета были волосы, не видел лица и не рассмотрел руки, такая полудымка и быстротечность. Легкое щемление, время отправляться обратно в город, на который планирую смотреть с холма ликавиттос в закатное время. На припортовой улице меня ждала находка – чернокожий подросток, шагающий в синей футболке с именем шевченко и цифрой семь. Бегу к центральной площади, снимая фасады в закатном солнце, знакомые эвзоны сегодня в воскресной форме – песочный мундир заменен на белые одежды с полами, как у клинообразной юбки, и широкими рукавами с вышивкой синим, черно-золотистыми жилетами. Ближайший путь на вершину ликавиттоса от синтагмы - через каскады улиц обеспеченного района колонаки, на которых удобно тренировать мышцы ног, настолько крутые, как в неаполе, но в казенных домах достойного класса. к площадке на вершине холма тащится желтый фуникулер за шесть евро в обе стороны, выходишь – вся бесчисленная сыпь белых домов под тобой, спускаясь к сароническому заливу, вспучиваясь акрополем с парфеноном, от глифады до пирея. На закатное время советую брать теплое набросить на плечи - ветер, треплющий греческий сине-белый полосатый стяг, становится холоднее с тем, как районы начинают перемигиваться огнями на магистральных улицах с приближением темноты. Долго рассматривал храм святого геогия с молчаливой седой старухой, мывшей полы, она то генеральски отдавала команды псу у порога, который выступал позером на многих туристических фото, то сбивала огонь со свечей в земле, насыпанной на поддон из фольги. Она была настолько в годах и в такое степени неотъемлемой частью темного храма, что я ощутил бессилие от невозможности ее спросить, как правильно поставить свечу. Как только спустилась темнота, храм закрылся, над его белоснежными стенами неоном по ранту загорелся крест на куполе, а за непрозрачным стеклом еще некоторое время подергивался рыжый огонь свечей. На фоне ночных огней столицы желающих фотографироваться не счесть: орущие компании, обнимающиеся пары, впитывающие одиночки. Бывает, по физиономическим особенностям видна кровь, не нужно слышать речь, случаются загадки – так, непросто узнать швейцарцев – они то похожи на французов, то на немцев, на этот раз испанский говор почти сбил меня с толку, но он-то был не такими всплесками, потому несколько чудаковато я позволил себе вслух поинтересоваться, откуда группа – бинго! из аргентины, в лицах куда более аккуратный шарм, чем пиренейский, в мыслях восстали давние фотоснимки людей с узкими скулами, смоляными волосами и острыми карими глазами. Гастрономическое удовольствие можно получить в ресторане под самой площадкой, не менее деликатная кухня ждет у подножия холма в колонаки. Модное, трендовое, роскошное, манящее – это все о совсем иных афинах, сосредоточившихся на пересечении скуфа, ираклиту, канари, анагностополу и остро звучащей, как тонкая шпилька, цакалоф, в милиони от блеска глаз и яркой одежды нет спасения, гремящая танцевальная музыка делает неважным то, что вы поглощаете, принципиальна только река невербальной пульсирующей коммуникации, блестящих крючков-приманок и беззаботного блеска. Более спокойно в запоминающемся заведении «библиотека» на периметре площади, но оно обязывает интерьером и уровнем посетителей, куда более привлекательной и вкусной кажется розовая кондитерская, где перед самим отлетом пил мелкого помола кофе, гуща которого напоминает плавленый шоколад. Греки в будний день не отказывают в два часа пополудни засесть попросту на улице за столиком с другом и выпить по чашечке, оттеняя вкус чистой водой, этому способствует график работы учреждений – после трех часов дня бессмысленно заниматься бизнесом. Если совсем не спится – музей бенаки работает в четверг до полуночи, художественная часть галерей в афинах откровенно слаба, но советовали национальную у станции метро эвангелизмос, интересовал только эль греко, поэтому время было отдано прочим достопримечательностям города. Выделю из непосещенного музей нумизматики на панепистимиу, район глифада с цивилизованными пляжами, олимпийские сооружения на юго-востоке у старого аэропорта эллинико и на севере города у метростанции ирини, в марусси - блестящий рай шопоголиков. В третий день запланировал отыскать белоснежную анафиотику у подножия акрополя, надышаться эвкалиптами и южными национальными садами, не подозревая, что меня ожидает вечером пятичасовой плейнспоттинг.

Αθήνα

Сажусь за записки обычно в течение трех недель после возвращения, иначе тонкие линии впечатления стираются, почти исчерпал отпущенный лимит, сентябрь в тонкой рубашке кажется летом после сдержанно теплого датского августа - осень внезапно ворвалась непогодой, а в москве отрицательной температурой по цельсию (за окном ревет по улицам вены ветер и поливает дождем неподготовленных туристов из южных стран), устраиваю терапию – пишу о солнце, цикадах, аромате кипарисов и гастрономическом сувлаки-винном удовольствии, сахарных домиках с синими ставнями, мужчинах с удивительно притягательными чертами и длинноволосых ухоженных женщинах (где их всех не успела исказить-изуродовать турецкая кровь). Буду честен - греция не входила в первую десятку стран в планах к посещению на ближайший год – не любитель лежать пассивно греть бока на солнце на берегу моря, точнее – вовсе не против, но трех дней вполне достаточно, а афины на фото моих друзей - не сказать, чтобы не впечатлили, показались бледным сонмом однотипных трехэтажных коробок, стелющихся покрывалом по чаше, образованной коричневым рельефом не холмов-не гор, чего-то среднего, расположенных настолько плотно, что с холма ликавиттос не видать сетки улиц, а без этой венозной структуры ощущение, что, спускаясь в город, будешь поглощен бурным и шумным белым морем, абы не утонуть. Виной всему – желание лета, билеты за смешную сумму в девяносто девять долларов со сборами и удачный вылет утром в шесть и обратно вечером, потому в моем распоряжении - два с половиной дня, к тому же в прошлом году возил дважды загар из италии, а в этом смог обветриться на солнце разве что в шотландии и дании, потому хотелось субтропиков (а это, прежде всего, запах каникул из детства, потому что, когда не москва, так сочи), кипарисов и эвкалиптов, трескучих цикад. Первое впечатление из сети – еду в город скучных цементных сооружений, толпы эммигрантов, наркотиков и шлюх на площади омония, наиболее корректное - «самая некрасивая столица европы», добавьте сюда пробки, плюс сорок пять в августе. Решено – летим. Наш ответ чемберлену на вопрос «не скучно ли тебе одному в путешествии» не удался - званые потенциальные компаньоны долго взвешивали про и контра, а тут и билеты закончились, свой получил только настойчивым штурмом сотрудницы офиса авиакомпании. После восьми дней в скандинавии в течение месяца пребывал в невозмутимо положительном настроении - все приготовления-бронирования состоялись в последний момент. Практические советы – отелей в афинах пруд-пруди вопрос только в качестве сервиса и расположении, иногда под три звезды маскируются обычные хостелы с минимумом услуг на грязной неосвещенной улице, а первоклассные брендовые могут соседствовать с развалюхами, заваленными мусором – в этом случае отзывы в интернете только негативно вас настроят – по собственному опыту знаю, что никогда не пишу хвалебных откликов, но как подмывает накрапать какую мерзость, когда все из рук вон. Моя рекомендация – смотрите частные варианты в плаке на склоне акрополя и в монастираки, если не успели – по улицам амалиас и сингру, прилегающим к национальным садам, далее - приоритет площади омония, от которой лучами отходят восемь дорог. Будьте внимательны – триста метров от омонии – мрак и ужас, темные закоулки, обещающие массу неприятных приключений, как мне сказала знающая подруга «ну и что, что там много чернокожих эмигрантов, зато там всегда есть полиция и метро близко» - это реальный аргумент, к которому стоит прислушаться. Из парадосков – в афинах центр забит нелегалами и грязью, а успешные и яркие районы находятся на удалении от центральной площади синтагма (курортная глифада – трамваем на юго-восток по побереью, самый близкий - колонаки - на склоне ликавиттоса, буржуазным объявлен неопсихико, любителям дорогих покупок, мишленовских ресторанов, роскошных особняков путь в кифиссию на север, в халандри - кондитерские, к ним совершенно просто добраться на метро, самом удобном виде транспорта в греческой столице (разовый проезд – восемьдесят евроцентов, дневной билет на все виды городского транспорта – три евро, достаточно дешево по сравнению с европейскими столицами, тем более – северными). Метрополитен (аттика метро) в афинах имеет понятную систему, состоит из трех веток наподобие киевского, пересекающихся в центре города, та, которая идет от севера и олимпийского стадиона к порту пирей, является видом городской электрички с рыжими вагонами, по непонятной мне причине не разрешается их фотографировать, на остальных двух носятся по извилистым туннелям металлического цвета составы-кишки, замечу, удивительно тихо, но резко разгоняясь и тормозя. Соперничать в скорости с ними может городской трамвай, в стремительности перемещения проигрывающий разве что венскому, у него настолько низкая посадка на рельсы, что он кажется впаянным в серый асфальт. Станции объявляются на греческом «эупоимно стаси нумизматокопеу» и на английском, потому потеряться сложно, в аттика метро широкие, как в швеции, платформы, творческий подход к оформлению станций резко контрастирует с расположенными на поверхностями трехтысячелетними древностями и полувековыми цементными хибарами, ощущение, что в общем бардаке греки при нужном нажиме умеют все сделать четко и быстро, лично видел, как строили дополнительное полотно, а пространство между шпалами заливали смесью, подаваемой по рукаву. Синяя, самая длинная ветка, огибает гору имитос, подковой уходит к аэропорту – «аэродромио элефтериос венизелос», новому, построенному специально к олимпийским играм, забитому, как хитроу - бритишами, самолетами эгейских авиалиний, которые внешне напоминают старые советские тушки, он ничем не примечателен кроме того, что две взлетные полосы соединены мостом, проходящим над магистралью – по нему прокатывается каждый самолет. Система тарифов предлагает гибкие форматы билетов - от разового до годового, я воспользовался трехневным туристическим за пятнадцать евро, который влючает в течение семидесяти двух часов проезд в аэропорт и обратно (двенадцать евро) и возможность всмерть укататься на любом виде внутригородского. Турникеты на входе в метро напоминают венские – пара железяк и регистрирующие коробочки, в щель которых неоходимо вставить билет для регистрации первого проезда, от которого отсчитывается срок действия билета, за оплошность и забывчивость можно поплатиться шестьюдесятью евро. Перемещение мне еще оттого казалось легким, что на плече была только полотняная сумка с телефоном, фотоаппаратом, свитром и документами – все остальное успешно улетело в соседнюю турецкую страну. Подобный казус со мной впервые, в третий день, отправляясь на самолет, испытавал постоянное ощущение, что забыл что-либо, потому что любое прощание с городом проходит параллельно с перетаскиванием потяжелевшего саквояжа с подарками, а тут – выпил кофе с пирожным в трендовом колонаки, почитал почту в телефоне и налегке - вперед. Стоит благодарить – свисспорт внимательно зарегистрировал пропажу и пообещал обо всем сообщать, не в пример самым ужасным авиалиниям родной страны (в очередной раз зафиксировал потерю в виде парфюма на пути в москву). Соглашусь, что это грех служб аэропорта, но из багажа люфтганзы или бритишей не станут забирать мелочи, потому что чревато. Знакомство с гречанками произошло именно во время жалобы о потере – крашеная огненным длинноволосая и зрелая, она заставила улыбнуться, когда на отторгаемое официальное имя дмытро уточнила - «это как наш димитрис», боже-боже, да – ваш. Отмечу, что звонили мне дважды из афинского аэропорта уже после моего прилета домой – интересовались, смог ли найти багаж, ценю. Итак, после устаканивания обозначенных внезапно возникших вопросов, разместился в вагоне метро, наблюдая непривычно бедную коричневую землю, отмеченную оливами и лавровыми кустами, параллельно обдумывал, как выкручиваться из ситуации, ставшей внезапно приближенной к походной. А вокруг необычно мягкая греческая речь, непривычные названия станций – эвангелизмос, панормоу, ампелокипи, халандри и панепистимио, а на монастираки нависают задние окна кухонь кафе, вокруг мягкий запах южных деревьев – после пересадки выскакиваю на омонии, ожидая увидеть исчадие из темнокожих эмигрантов. Пиреос, дом один и два заняты отелями сети классикал, жалоб в сети много, но они на сайте люфтганзы вместе с мариоттами и хилтонами, потому доверился, тем более, что окна обещали выходить на площадь. В случае афин нет смысла заказывать завтрак в отеле, с утра выпить кофе с булкой можно на каждом углу - город просыпается очень рано, банки работают с восьми до трех, зайдя на почту в четверть девятого отправить открытку, был уже тридцатым в очереди – терпения не хватит. Многого от отеля не ждал, потому что греки могут жить в любых условиях: с окнами, выходящими на внутренний двор с орущими подозрительными лицами или на шахту дома с коммуникациями (таким оказался мой первый номер на втором этаже отеля), но принимать пищу – всегда только в самых удобных условиях. Вечером, будучи довольным после прогулки и сытного приятного ужина, смог без доплат и ссор переселиться на седьмой этаж в номер с панорамным окном и балконом на улицу пиреос и площадь омония, непонятно, какой прок в окнах в ванной, но вечером среди бетонных коробок, торчащих ввысь антеннами, я усмотрел освещенный холм акрополя, что было чистым везением. В городе никаким скандинавским спокойствием не пахло – гудящая площадь, торговцы бубликами и сдобными кругляшами в сахарной пудре и кунжуте, здания неухоженные, каким-то чудом урвали в цокольный этаж брендовые магазины, перемежающиеся с лавчонками дешевого барахла и отделениями банков. Большая часть тротуаров выложена плиткой, брошенный мусор, разваленный дом, обилие деловых зданий в металлических фасадах с немытыми окнами в подтеках и в шахматном порядке торчащими кондиционерами, на ступеньках засыпающий над стаканом кофе одурманенный балбес, руки тянутся к фотоаппарату – показать – смотрите, этот бардак, вопящее движение – вот она эллада, мимо политехники с протестующими против непонятного мне чего-то активистами бреду к археологическому музею. Стоит потраченного времени, в нем кроме японо-корейцев с многогигабайтными картами памяти в громоздких камерах, стремящихся снимками поглотить все экспонаты (стратегия прослеживается в каждой стране и музее, где бывал), каменные тела, которым две с половиной тысячи лет, переданные с фотографической точностью, амфоры, по которым вспоминаются уроки истории в школе, афина мраморная, словно бы из кости, маска агамемнона из золота (микенское искусство, XVI столетие до рождества), тонкой работы лавровые венки из вечного металла, ощущаешь, насколько далеки друг от друга по уровню развития были империи здешняя и северных народов. Во внутреннем саду лимонные деревья и лавровые, листья кажутся на солнце серебряными, на парадной лестнице перед музеем - молодежь, а в пасмурном небе развевается полосатый сине-белый флаг. С погодой могло повезти больше – половину поездки хмурилось и пыталось проливаться, во вторую - к коже липло яркое солнце. По улице панепистимиу шагаю к знаменитой архитектурной троице девятнадцатого столетия рук датских архитекторов хансенов: университет, академия, национальная библиотека - основательные сооружения, академия считается примером греческого стиля, а библиотека, кажется, последнюю сотню лет не менялась – деревянные столы, прозрачные панели на потолке со следами грязи, вращающиеся вентиляторы, по конфигурации памятные мне по гастроному из детства, они не столько освежали, сколько разгоняли мух над томящимися в жестяных банках иваси, алфавитные ящички с карточками книг (каталогос эллиникос титлон). А на площади, где заканчивается изогнутая парадная лестница библиотеки, толпятся чернокожие, африканской породы, торгующие вуиттоном и гуччи по оптовой цене, как открытая язва капиталистического общества, контрастируют на фоне шлифованных мраморных плит – еще один аргумент против брендовых роскошных покупок, к первому можно отнести продавцов магазинов одежды на улице двадцать восьмого октября – пузатых мужиков в футболках, стоящих у входа, переговаривающихся с коллегами из соседних – многое кажется неопрятным, хотя это обманчивое впечатление и моя непривычка к южному способу подать товар лицом. Для размеренного процесса недешевых покупок – на улице стадиу, идущей к площади синтагма – расположился аттика молл. Я в самом центре города, готовящегося к выборам парламентским, обещали беспорядки, которые часто устраивает радикально настроенная молодежь, желающая быть услышанной. На синтагма-платц фасадом смотрит рыжевато-кремовое здание законодательного органа, в основании которого – могила неизвестному солдату, у нее в почетном карауле пара стройных гвардейцев-эвзонов. Традиционная форма отличается в будние и выходные дни, в последние – более легкая и светлая, заметно, как они покачиваются, с ними полно охочих фотографироваться, ждать смены долго не приходится - каждый час к троице приходят разводящий и пара свежих гвардейцев. Для спасения от дождя и солнца – у поста каждого белая будка с бело-синим полосатым навесиком, после принятия пришедшими стандартной позиции наблюдающие за порядком солдаты поправляют по-братски аккуратно длинные кисти до пояса на вишневого цвета беретах, на автоматах красный ремень, примечательные башмаки, как у старика хоттабыча в сказке, с бубонами и загнутыми кверху носками, полы верхней одежды высокие, а ноги в белых плотных чулках-гамашах (не рискну точно определить). Предусмотренная церемониалом форма ходьбы – с шарканием подошвами по асфальту или мраморным плитам, с зависанием поднятной ноги, вовсе без чеканки, какое-то несерьезное представление под стрекот цикад в кустах, вечером их не слышно, а днем при их оре думаешь - повернусь, а там – море и никакого делового потока. Рядом предприимчивый торгаш втюхивает пакетики с семечками для кормления ненавистных мне голубей. Время тянется к третьему часу пополудни, суббота, скоро вовсе закроются любые официальные заведения, а мне следует забрать билеты на завтрашний утренний катер на остров гидра. Под накрапывающим дождем по амалиас тороплюсь мимо красивой старой православной церкви, выстроенной по законам греко-католической, все остальные дороги ведут только к акрополю. По улице ареопагиту выше и выше – здесь недавно открылся музей акрополя – до нового года вход символический – один евро. Что меня поражало в афинах – при очень резком перепаде высот ты очень легко и быстро перемещаешься с одного уровня на другой, высоту, на которой находится парфенон ощущаешь только спустившись к агоре практически мигом. После дождя мраморные плиты становятся скользкими, они круто поднимаются, завлекая все выше и выше. Вход в архитектурный комплекс акрополя – через пропилеи, кроме самого парфенона смотрите эрехтейон с портиком кариатид (недавно на московской биеннале видел его, точно переданным на стене при помощи клейкой ленты-скотча), по территории свойски шастают бездомные акропольские собаки, позволяют себя гладить и ложатся поперек ступеней, заставляя туристов лавировать, чтобы их не тревожить, а в туалете на внутренней дверце кабинки выведен десятизначный телефонный номер олимпиакоса, как он пишет маркером – двадцатисемилетнего серьезного, честного гомосексуалиста, находящегося в поиске порядочного «€man» практически любого возраста, во втором случае лирики меньше – пятьдесят евро за ночь, иной состав воздуха в краю кипарисов и эвкалиптов диктует отличные записи от родных звучного «х*й» или шовинистического бреда. С вершины акрополя виден саронический залив, у самого подножия - театр диониса, вдалеке - поросший плотно зеленью холм филопаппоса, по другую сторону - древняя агора, спускающаяся к мекке чревоугодников - монастираки, ожидаемо волнующееся бесконечное белое полотно непримечательных однотипных зданий, настолько плотно стоящих друг к другу, что различить улицы достаточно сложно. Барельефы парфенона в большем количестве, чем они остались на акрополе, видел в британском музее лондона. Поблизости – башня ветров, оставшиеся части библиотеки адриана, все это уже в популярном районе монастираки, церкви превалирующе греко-каталические с крепким стеариновым запахом внутри, слабо освещенные, оттого кажущиеся еще более тесными. С ареопага-скалы парочки рассматривают северные районы города, покуривая, прижимаясь друг к другу. Так выходит, что часто мой взгляд случайно выхватывает именно тех, кто мне интересен – в этом случае пара и брошенная фраза «смотри, чего ты еще можешь желать», какие-то гриновские алые паруса в переносе с берега финского мелкого залива на саронический архипелаг. Четверть часа – и по крутым ступеням ты на римской агоре с достойным соперником парфенону (именно в этой части агоры хотелось задержаться и присесть на лавку) - тезейон, в честь гефеста и афины, наиболее хорошо сохранившееся культовое здание античного периода, две с половиной тысячи лет в прошлое, а за решетчатой границей агоры торопятся рыжие электрички зеленой ветки метрополитена, а через пути – монастираки и плака теснятся рыжими двухэтажными зданьицами, звенят бокалами с легким белым вином, столовыми приборами, разрезающими сочный сувлаки с овощами, манят кофейным лассо к напитку, разливаемому в керамические чашки-наперстки. Все фонит разночинными эмоциями так, что не сходятся в головоломке античность и быстрое сегодня, роскошный мрамор лестниц и черная нищета, смотрящая контастными бело-желтыми глазными яблоками с африканских лиц. Уютные ресторанчики ютятся в зданиях, у входа, на ступенях, под мелким дождем субботним вечером мимо гастрономически оргазмирующих едоков проходят торжественно пары, одетые в черно-белое, греки по умению носить черный костюм перещеголяют соседей с аппенинской пенинсулы. В восемь смеркается, улицы одеваются в огни, а некоторые соседние становятся неприлично мрачными закоулками, на синтагме в динамике кричит претендент на победу в парламентских выборах, обещая «нео демократиа», у дворца законодателей тенями маршируют эвзоны, выхватываемые вспышками их сумрака на фоне желтовато-песочной стены с могилой неизвестного солдата. Рядом колоритная троица парней ждет кого-то, предвкушая бурное продолжение, припозднившиеся с прилетом туристы выходят на первый осмотр главных достопримечательностей, гранд бретань отель окнами смотрит на зажегшийся акрополь, на вершине ликаввитоса белеет собор святого геория, в метро - биток молодежи, на омонии огни, шум автомобильного движения, встречаюсь взглядом с молодым человеком, он бросает слово – может быть, это именно тот торговец, о каких так много пишут, который может мне продать порошок. Уже с балкона моего номера замечаю, что некоторые окна в доме напротив вовсе не спят, трафик не прекратится, от него не спасает плотно закрытое окно, а завтра утром все эти белые коробки накроет розовый мягкий рассвет.

CPH 4:4

Финальный отрезок перед вылетом в родные пенаты, ранний подъем на восьмом этаже отеля, в ушах играет музыка, скоблю себя бритвой, а за окном лениво сеет дождь, шестиэтажный город просыпается для делового дня. Серые дома под густыми облаками неласковы, но погода меняется очень быстро, уже в восемь утра, заходя в номер после завтрака, удивляюсь – неужели забыл выключить лампы – просто солнце вышло и залило комнату. Выскакиваю в свитере на улицу, дорожные рабочие вовсю молотят асфальт, навстречу – деловые сдержанные женщины в строгих юбках и кардиганах на белые блузки, надо торопиться – времени осталось шесть часов, а несмотрено всего еще уйма. Первым делом – бегу в кристиансхавн мимо сонной сахарной фабрики и стройных домов, до открытия архитектурного центра намечена неоднозначная кристиания. Кого-то эти трущобы вдохновляют, как кемден в лондоне с фриками и неформалами, здесь запрещено фотографировать, категорически, о чем говорят перечеркнутые фотоаппараты как часть граффити на домах. Честно сказать, здания похожи за те, которые можно видеть и у нас в неблагополучных районах затрапезных городов – через подоконники перевалены матрацы, двери, кажется, не закрываются нигде, мимо фланируют на велосипедах подозрительные расслабленные немытые типы. «ой пацан, ты рискуешь» сказал я себе, когда увидал крепкого телосложения мужиков с бойцовыми собаками, потягивающих кофе из пластиковых стаканов за сигаретой, их внешность подтверждала, что от спокойствия перейти к агрессии для них – один момент. Когда я было попытался щелкнуть пару раз, проходящий черный махнул мне: «сынок, не надо, они разобьют тебе камеру», в чем можно было не сомневаться. Возможно, в семидесятые это место задумывалось как оплот свободы для тех, кто не мог вписаться по какой-либо причине или не хотел по какому-то закону хиппи в потребительское благополучие, как бренд висит надпись «входя сюда, вы покидаете европейский союз», а товары продавались без налогов, в том числе и гашиш, но сейчас все это стало открытой язвой, отвалом для неспособных ломать себя корпоративными культурами компаний, превращаться в адекватно оплачиваемых офисных зомби, которыми мы все являемся. Улыбнулся только раз – даже в этом замызганном прокуренном отталкивающем месте играл майкл-король попа. Спешил смыться поскорее из трущоб, отметив в маршруте – «видел, учел», советую ходить в кристианию группой. Буквально через квартал – спокойная школа, забегаю во внутренний двор сфотографировать детские велосипеды, а дети уже машут, заметив меня, попав в кадр. Церковь спасителя золотится на солнце закрученным против часовой стрелки шпилем, закрыта на ремонт, но часовня работает с одиннадцати. Подумываю, не зайти ли, но более приоритетен сейчас центр архитектуры, в нем – знакомая тема – фостер и партнеры, всего один этаж, но на нем удачно разместили порядка пятнадцати реализованных и планируемых проектов – рейхстаг, застройка района у музея пушкина в москве, дом для слонов в CPH зоопарке, трафальгарская площадь, которая давилась от транспорта еще десяток лет тому назад, купол в британском музее в той же столице - приятно посмотреть на знакомые проекты, подробно расписанные в книгах и на примере макетов. Для любителей расслабленного послевкусия – ресторан на втором этаже с видами на старый город и каналы, тройка столов на застекленном балконе с отличным видом на ползущие лодки и оперный театр. Из практических советов – предлагаются карты, включающие вход в большую часть музеев и проезд на транспорте на 24 и 72 часа – за 30 (DKK 225) и 60 (DKK 450) евро соответственно. Если пораскинуть мозгами – самый дорогой билет – в тиволи 85 крон, аквариум в сотню, зоопарк обойдется в сто тридцать, средняя цена билета в музей – 40-50DKK, потому карта, скорее, упрощает процедуру приобретения билетов на транспорт, чем дает реальную экономию. Скажу так – вернуться в CPH придется обязательно, я это сделаю с удовольствием, потому что не увидел Arken на берегу залива – музей современного искусства в пятнадцати километрах на юг от столицы в пригороде исхёй, луизиану – близнеца аркена в сорока километрах на север, а датское контемпорари арт это еще тот взрыв мозга и чудачество, в хельсингёре – королевский дворец, где проходит действие шекспировской трагедии, самая узкая часть пролива между данией и шведским хельсинборгом, я просто не говорю о музеях орхуса. К тому же не решился купил себе взрывную яркую (красную, допустим) оправу и не прокатился по амегерфелледвей недалеко от исландс брюгге и столичного университета амагер, где расположен tietgen dormitory – удивительно скандинавского стиля торообразное жилое здание, облицованное бурыми листами меди и крашеным американским дубом, без ставки на окна-витрины в человеческий рост тоже не обошлось. В этом месте всегда много молодежи, особенно – во внутреннем дворе и на кажущемся изумружным эмиль холмс канале. Пишу, а сам все еще перевариваю, улыбаясь, приятно свежее состояние свободы и строгости, которое дает копенгаген. На центральных улицах города в эти дни много постеров с пенелопой крус и словами brudte favntag, именно так звучит по-датски испанская страсть, которую даже гугл переводит, как broken обьятия, новый фильм альмодовара на старый лад и о личном. Много ругали, просмотр еще впереди, потому что на надцатом фильме будь то ван сант, грегг араки или франсуа озон, понимаешь, где будет поворот, как с другом можно предсказать ход его мыслей почти достоверно. АльмодовАр снял картину, в которой многие нашли клише и банальности, простому человеку сложно не посмеиваться над собственной наивностью в пору минус двадцать лет от сегодня; когда нам попадаются в руки наши юношеские или девичьи стихи, написанные в муках, мы редко называем себя умными в пору написания, гиперэмоциональными, но по работам открытых режиссеров гомосексуалистов кажется, что в пятьдесят они готовы пускать слюну над тем, что творилось с ними тридцать лет тому, для них переворачивалась вселенная, а в действительности это был первый неуверенный трах-подвиг, открытие себя, манипуляции, невзаимная любовь, застенчивые взгляды, а в сухом остатке - «смутное влечение и немного нежности». За последнюю картину тома форда колин ферт получил лучшего актера в венеции, но смотреть я буду на мур, хотя в эстетике режиссера сомнений нет, он сможет сделать сочно и ярко, закончу мысль все равно желчью – очень нечасто истории об однополой любви претендуют на неординарность, хотя страсти там всегда выше. В продолжение темы – была отдельная карта с толерантными заведениями, ни одно я не посетил, хотя любопытство было, из подмеченного – копенгаген вообще не создает впечатления города, где существует вопрос однополой любви, как, например, в сохо британской столицы. Из принципиальных остановок оставались только башня собора спасителя и кофейня европа на амегерторв. Барабанная дробь – лучшей площадкой для панорамных фото признается именно винтовая лестница на шпиле собора. За DKK25 вы методично поднимаетесь по внутренней деревянной лестнице, запах дерева достаточно густой, сбиваешься со счета ступенек, а на высоте в пятьдесят метров через лаз в метр шириной выходишь на узенький балкон, откуда видна швеция и красивая жизнь, главное, чтобы солнце светило. Вверх ведут металлические ступеньки цвета меди, становясь с каждым оборотом улитки все уже, заканчиваясь под шаром на шпиле уступком в четверть метра. Удовольствие не для тех, кто боится высоты, я получил ощущения, сравнимые с аттракционом в тиволи, только здесь сам регулируешь уровень подъема, все выше – и приходится разминаться со спускающимися, фотоаппарат покрывается потом от ладоней, которые сжимают его все крепче от ощущения высоты. На минуту поднял голову к шару на шпиле и отшатнулся – казалось, что он накреняется на тебя, а это просто облака двигались в противоположную сторону. Место сказочное, ты ничем не защищен от порывов ветра, вид – призовой, сам лезет в объектив, а под диафрагмой холодок, irrésistible. Снижу градус – после покупок в кошельке оставалось несколько крупных двадцатикронных монет и ровно 31.5DKK на билет до аэропорта (советую не приезжать под завязку, потому что регистрация и служба безопасности никуда не торопится, а вы рискуете пропустить свой рейс, тем более, что ворота приходится искать в трех терминалах на табло, висящем после магазина беспошлинной торговли, что порой усложняет бег с пакетами, рефанд, отмечу, очень просто получить на кредитную карту без всяких дополнительных комиссий, вышло 14%). В кафе европа на амагерторв с половинчатыми британскими окнами и видом на фонтан с аистами за шестьдесят крон получаешь от русоволосого официанта в фартуке стакан кофе картадо и слоеную булку с корицей. Ко всему впридачу во мне круглое ощущение удавшегося путешествия, не жаль уезжать, потому что эмоции - во мне и никуда не денутся, они настолько стройные и неделимые, что было реальным трудом все описать. А далее по сценарию – каструп, конфеты, духота в вене, успокаивающее «мама, я долетел», меня встречают! О боже, где я?

Malmo

В билете указано время прибытия 6.20 и приписка «вы можете оставаться в купе до 6.45». так в маркетинговых целях шведские железные дороги преподносят возможность вздремнуть лишнюю четверть часа. Сложный для выговора мальмё – третий по величине город страны через пролив от дании и ее владение до середины семнадцатого столетия, о чем несложно догадаться по строгости старинных зданий и сдержанным куполам, крашеным в зеленое – в моей поездке занимал время до самого вечера. Около двадцати принципиальных “must see” – что-то окинуть взглядом, где-то задержаться на час. Недавно самым наглым образом был обвинен в выпендреже и показушности за желание поехать в бильбао, цюрих и рейкъявик, мальмё в ту же корзину – парирую тем, что всегда есть четкая логика в моем маршруте, а первое «за» - сахарное здание «вращающийся торс» сантьяго калатравы – пятидесятичетырехэтажное белоснежное и жилое в новом районе города, если стоять у самого первого уровня, при взгляде вверх покажется, что тебя самого закручивает, любые ухищрения попасть на смотровую площадку были мимо – если камеру у входа я прошел как барьер, то найти в фойе лифт не смог и был застигнут консьержем, который слово-в-слово повторил то, что уже знал – здание полностью жилое (и никаких тебе ресторанов и отелей для избранных, как сделали бы у нас), не предназначено для посещения посторонними. Рядом – восточная гавань в стиле модерн, группы домов легкой конструкции – бетонный каркас, крытый белой краской и стекло с деревом, между зданиями прорезаны каналы и искуственные озерца. Район оставляет четкое ощущение уюта в стиле модерн, не последнюю роль играет близость к открытой воде ёресунна. Еще более четким «за» посещение мальмё была местная копакабана – пляж риберсборг с пятью уходящими в пролив пирсами. Песок не так бел, а берег пустынен, зажигательные танцы в него не впишутся, но с бродящим заспанным кемпером он был в похожем настроении. На камнях расселись чайки, я ушел к концу пирса и снял штиблеты с носками, чтобы поболтать ступнями в прозрачной воде. Часам к восьми по деревянным доскам покатился велосипед с дедом в халате, он поздоровался со мной, выбрал ступеньки к воде метрах в двадцати от меня, оставил всю одежду на пирсе и спустился в воду. Минутами десятью позже процедуру повторил спортивного сложения мужичонка лет тридцати пяти, подошедшая пара в возрасте не стала эпатировать – плавали уже в купальном костюме, как я понял – наряду с пробежкой – достаточно обыденный моцион для многих в мальмё. Мекка туристов - мальмехус, почти одинокий утром, простоявший сотню лет с XVI столетия, сожженный, заново отстроенный, служивший и укреплением, и тюрьмой, а теперь – музеем. Выставка, посвященная проблеме апартеида не привлекла, но свежо воспринял шутку с лавкой во дворе замка с надписью «Europeans only». На уловку попалась женщина лет пятидесяти, прицокивая языком, сетовала – «как непорядочно», я слышал, как она говорила с мужем по-испански, но сами они оказались их чили, пришлось успокоить, что это всего лишь шутка. Их, кстати, видел еще на вокзале, когда в камеру хранения запихивал сумку (за хранение до суток надо заплатить монетами SEK30, если сумка пролежит дольше – на табло будет указана доплата, необходимая для открытия ячейки). Вернемся к аргументам – мальмё – город парков, из крупнейших - кунгспаркен и слоттспаркен, где пригревшись на лавке, чуть не уснул, и масштабный пильдаммспаркен, где зелень стоит стеной, а кусты высотой в десять метров четко выстрижены. В зарослях моложежь играет в подобие лапты, почти не верится в такие игры в этом неспокойном вибрирующем возрасте. Думаю, одной из простейших профессий в швеции есть парикмахер – повсеместно на голове югендов гнездо, извиняющаяся прическа, к которой полагается эмоционально открытое лицо бестолочи, прогуливающей университет – как ни стриги, а все одно чудно будет и никто не обвинит в кривой челке. Как несложно угадать – и здесь есть свой гамла стан и дроттнинггатан (к зиме в этом районе откроется музей современного искусства Роозеум), только площади скромнее, в узких улицах за столиками завтракают посетители. Не выспавшись за ночь, к обеду стал капризничать – маленькие торьеты казались переполненными людьми (индийский ресторан на лилла торьй – это слишком, но если стереть ластиком всех людей – увидишь по периметру низкие двухэтажные разноцветные домики), в воздухе завис зной, Stortorget городским советом напоминала уже виденные на картинках части амстердама и брюсселя. Желая перекусить, я всерьез обдумывал меню, а закончилось мягким мороженым с разноцветной посыпкой на лавке главной площади сторторьет. И пока я подъедал его со всех сторон, не обращая на прохожих внимания, готовился к чему-то человек неуверенными движениями. Он снял туфли и поставил носками к себе с осторожность ребенка, который ожидает в своих башмачках утром найти рождественский подарок, судорожно отрегулировал громкость в динамиках - и представление началось. Магнитофон взвыл мотивом детской мелодии, подобной наивному танцу маленьких гусят, кажется, а человек делал отчаянные попытки двигаться в такт, за ней последовал дивный хит семидесятых с изображением игры на невидимых клавишных и аккордов на гитаре. Диагностировать отклонения в психике этого человека не составляло труда, интереснее было наблюдать за реакцией публики – лавочки на площади, словно специально, были расставлены амфитеатром перед болезным – кто-то бурно без издевки апплодировал (может быть, потакание состоянию и было нормальной реакцией), некоторые бросали монеты, кто-то недоуменно оглядывался – скажу правду, мужчина вызывал отвращение, какое могут создать разве что герои кинофильмов киры муратовой – сценариста-мизантропа, потому что отрешенное сумасшествие не так бросается в глаза, как липкое судорожное состояние ущербности. После пятой песни представление пошло по кругу, а в улочку направо от площади «уходил» оркестр бронзовых фигур, открывая пешеходную зону с чередой магазинов, подобной стокгольмской, в квартале налево от городского собрания – произведение балтийской кирпичной готики – собор святого петра, самое старое строение мальмё, относящееся к раннему XIV веку. Средневековую роспись отыскали только в XX столетии, она контрастирует с белыми классическими сводами, кирка смотрится непередаваемо в светлое время дня и солнечную погоду, подчеркнутая деревянными элементами с позолотой. Большая часть соборов в швеции – барочные и помпезные, а этот строг, четок, в нем находит спокойствие без малейшей грусти; сидя на лавке с поролоновыми подушечками, уставишься в одну точку и думаешь – не о высоких материях, мысли плавно текут, тишина оборачивает тебя одеялом. На пешеходном маршруте с острова старого города на регементсгатан на широких ступеньках, спускающихся плитами к воде – пара кошек из бронзы: свернувшаяся клубком и поджавшая под себя лапы; фотографируя их, кажется, смутил двух японок. А направо вдоль по улице на углу слоттспаркена – стеклянный куб библиотеки. В уютных креслах можно прочитать всячину на любой лад – от томов по заковыристым опытам зоологов или чего похлеще до последнего выпуска vogue homme, где плотность текста на пиксель глянцевых тел как в сибири человек на версту тайги. Как и в случае королевской в копенгагене – здешняя объединяет старое здание со стандартной высотой потолков с обилием пространства нового корпуса, который без книг напоминал бы обычную автобусную остановку с колоннами в тридцать метров, поддерживающими козырек – в концепции опять же несимметричное заполнение стеллажами объема, тепло создается за счет зелени, видимой через прозрачные стены из стекла, и древесного цвета ламинатного покрытия основного этажа. В слоттспаркене, где нильс застыл в бронзе с гусями, и южном пильдаммспаркене в водоемах крутится утка, подумает-посмотрит и на взлет, старается, шустро машет крыльями и, отрываясь от воды, задевает еще несколько раз ее лапами. Лебеди в параллели с самолетами – более основательные судна, разгон идет без суемы, неторопливым, но очень мощным и сосредоточенным, напоминая старт крупных лайнеров. Южнее центрального района все чаще встречаются смуглые арабские лица некоренного населения и дома в духе социалистического прошлого без излишеств. Мальмё может похвастаться собственным кунстхалле – форматом галереи, местом представлений, многие авторские задумки не тронули в идущей выставке, разве что умилила рисованная чернилами картинка «писающая девочка», где главное лицо не заметило присутствия в кустах другого противоположного пола, и афиша выступления группы sonic youth (в один день с местной «нэп») в ленинградском дворце молодежи с двумя концертами (жаль, непонятно, которого года объявление), на которой для непонятливых четко написали «соник юф». В прилегающих районах мама в хиджабе ведет дочь с друзьями в культурный центр в здании бывшей шоколадной фабрики мазетти, сладости из какао-бобов теперь делают вручную за углом в частной, открытой в 1888 году, размером в ресторанную кухню – еще один аргумент «за» поездку в этот город. В нем как-то не воспринимается всерьех пятизвездный хилтон, потому что ничто по роскоши не сравнить с «вращающимся торсом», главная площадь слишком игрушечная, а в переулках запросто перекусывают на столиках без скатертей – удовольствие, характерное более для не таких чинных стран, но все это только вывески – в шаге от роскоши – малайские кафе, китайские закусочные, кубинские авто, которые только в нашем представлении с острова свободы, а так – старые американские лимузины 50х годов. При всех исходных размеренности, четкости линий и сдержанности скандинавские города продолжают разъедать попытки других наций найти сытый угол на планете, приходится мириться с тем, что в благополучном доме с приветливыми хозяевами в опеределенный момент появится гость, которого никто не ждет, но гнать взашей уже поздно. Пересекать ёресунд собирался засветло – ночью не понять в туннеле ты или на мосту, потому уже в семь вечера уставший, смакуя фото на экране камеры, катился на поезде в столицу Дании.

STH 3:3

Как это всегда бывает, третий день в городе выдается самым спокойным, есть достаточно времени лоя ракурсов, присмотренный clarion hotel sign фасадом приглянулся – четким штрих-кодом чередуются каменные плоские плиты со стеклом, за которым свежие шторы, вызывавшие ассоциации с белыми нарциссами, само здание в сечение представляет соединение трапеций, образующих пилообразные боковые части. Структура нисколько не стеснена соседством с железнодорожным полотном, которого и не увидишь с противоположного берега узкого пролива. Понедельник, шагаю по деловой части города к рёрстандсгатан с якобы выразительными домами, по ходу движения петляю в жилом квартале, примыкающему к родильному дому и вазапарку – одному из самых красивых, но при этом маленьких парков в стокгольме. Резвятся детишки, если они не с родителями – всегда в защитных жилетах, вот девчушка притаилась за деревом, а на детской площадке родители с колясками и уже бегающими детьми, причем отцы отчаянно превалируют – вернусь к мысли о корректном отношении работодателей к сотрудникам с малыми балбесами. За спиной раздается пение, голос зрелого мужчины, в коляске ребенок, папаша без стеснения играет лицом, парой минут позже мы оба стояли у пешеходного перехода – не уверен, что ребенок внимал всему произносимому, но отец, тыча в красный глаз светофора, доходчиво объяснял малышу, что такое хорошо и не очень. Рёрстрандсгатан – северо-западная оконечность нормальма, за которым лежат районы застройки второй половины прошлого века, местами изрезанные озерами, с довольно скучными унифицированными домами без внешних излишеств, выглядят уютным зеленым пригородом, но при этом под носом – линии метро, которыми элементарно добраться в центр столицы. А карлбергсвэген хочу отметить отдельно – старые кирпичные дома с внешней отделкой, мансардные этажи с цветочными вазонами, где-то под этими зелено-красными черепичными или крашеными черной краской жестяными крышами мог жить сказочный человек с пропеллером - в этих кварталах нет шума даже ближе к полудню. Как в италии не представить милана, рима и неаполя без улиц в честь витторио эммануэле, так в стокгольме имя густава вазы всюду: на площади Уденплан в честь мифического божества Одина – барочная церковь в его честь, а это значит – цилиндрический купол, крытый жесть, каршенной черным и зеленым, белый мрамор внутри и обилие контрастных золотых элементов, мягкая роспись в итальяском стиле. Сразу за парком с обсерваторией и мавзолееподобной городской библиотекой морковного цвета лежит конец пешеходной дроттнинггатан – место толчеи туристов, обилия кофеен, вышедших изофисов в ближайших кварталах офисных сотрудников в сдержанно синих костюмах. В книжных кроме стандартных путеводителей предлагают молескины в кроваво красной телячьей коже, сувенирные лавки одна другой одинаковее, магазины с предметами быта ручной работы – последнее советую, потому что вся дребедень выглядит умилительно и даже мытье посуды будет не столько повинностью, сколько позитивными хлопотами. Если хочется статусных покупок – поможет Nordiska Kompaniet – кроме продукции мировых брендов вашему вниманию услуги индивидуального пошива одежды, театральный интерьер на всех шести этажах, платный туалет за десять крон (кстати, уличные туалеты в стокгольме все за монету), книжной секцией, где с разделом музыки и архитектуры соседствует стеллаж queer изданий, путеводитель по гастрономическим и питейным заведениям для рафинированного и ленивого времяпровождения, в котором раскопал сыр вестерботтен (очень советую, рыхлый твердый сыр выдерживается не менее года, но более мягкий, и жирный, чем пармезан. Из прочих «отведайте, не проходите мимо» - хрустящий хлеб в сухарях, вяленая оленина, джем из голубики, имбирное печенье и лосось в тысяче соусов. Магазины – шопоголикам, роскошь – жаждущим, а совесть иметь надо – пару-тройку часов уйдет на модернамузеет в острове скеппсхольмен. Маху дал, так сказать, музей оказался закрыт, потому просто шастал по острову, сидел на пристани и грел себя на солнце, фотографировал паутину и центр города в новом ракурсе. Совсем близко к центру подходят многопалубные паромы викинг лайн, идущие в хельсинки и таллинн. Вечер перед отъездом советую встретить у ратуши – в закатном солнце она совсем теплая, молодежь валяется на лужайках, бронзовые фигуры смотрятся мягче – есть вариант усесться на белой лавке, укутавшись в плащ или свитер, или прямо на ступеньках, к которым приплывают за булкой утки, и наблюдать за людьми и отдыхающим городом. Как и в брайтоне – тянул до последнего и не хотел уходить от воды. Из стоящего, что не увидел – советовали пойти в шхеры на свидание с дикой природой, а также за город – в дроттнингхольм дворец – резиденцию королевской семьи, понятное дело, что стоит вернуться ради музея архитектуры. Мой поезд отходил в десять, чтобы в шесть утра быть в мальмё, эти три дня в столице, как и погоду, не считая полкило съеденных лимоном, считаю большой удачей, мне было уютно, потому уже в поезде я улыбался стрекочущим испанкам. Они без стеснения комментировали – « в соседнем купе итальянцы, а в первом французы» - я долго стоял в коридоре, наблюдая за ними. Несколько раз проскакивали мимо французы лет двадцати, расслабленные, как луи гаррель, казалось, что с их губ в любой момент может сойти приличная шутка, притравленная желчью в лучших традициях кинематографа. В купе меня встретил русоволосый студент, обратившийся сначала на чистом шведском, оказалось, возвращается из затрапезного северного сундсвана от родни на учебу в лунд, который за десять минут по пути до мальмё. Я не очень люблю формальную приятельскую болтовню, потому после пары располагающих фраз вышел в коридор посмотреть на соседей по вагону, испанки все так же трещали, как кофе в ручной мельничке, поезд безбожно несся на юг, когда я вернулся в купе – оно все дремало, студент скрючился у рукзака, обняв ноутбук – мы от вагонов требуем гораздо большего комфорта, чем того ожидали мои попутчики.

STH 2:3

Спозаранку – на завтрак, какая-то пузатая испанская девочка украла мой стул, пока я пилил буханку черного хлеба с семечками и искал местный гастрономический колорит в предлагаемой еде. Если в CPH среди итальянцев за чашкой кофе ощущал старт-линию дневного забега по достопримечательностям, то здесь и взглядом пораскинуть успел, и на карте прочертить маршрут – все неторопливее, уютнее. Колорит оказался в горшочках с селедкой – шести или восьми с разными соусами, поскольку для меня рыба как шампанское с утра – признак моральной деградации, рисковать не стал. Испанская девочка слева от меня не унималась, набрала калорийных печенюшек и собиралась, завернув в салфетку, унести с собой, ее детский топик блестел на ее булочном тельце как чешуя на откормленной сельди – ешь, девочка, ешь, пока ты не стала убеждать себя, что мужчины тебя не любят из-за того, что ты толстая – детство – зона максимально свободная от попыток намеренного самообмана. Утром некому было нести булки, но запахи из брассерии подскажут о поступке даже самой неромантичной натуре. воскресенье, на еще действующем до 9.45 суточном билете еду на южный остров, новые жилые районы, из постелей и домов выпрыгнули только туристы и собачники. Разрекламированный районный небоскреб – сёдерторн оказывается 18-этажным восьмигранным карандашом, полукруглое радиусом в 70 метров здание боу – напоминает окнами НИИ, а в сечении - московские «полстакана» - отель космос, вокруг него сочный зеленый парк с дорожками, возвращаясь к теме обзорных площадок – как в берлине на александерплатц телевышка, а в вене – донаутурм, в STH в километре от телецентра есть какнесторнет, но это если ног не жаль и обязательно хочется обедать на высоте, более доступные по времени точки обзора – вторая линия сёдермальма или катаринахиссет лифт за SEK10, если подходить с набережной и бесплатно, если петлять по узким улицам острова – вид и для панорамного фото, и для упорядочения в голове расположения островов – как вещей в гардеробе, так проще ориентироваться, отсюда же виден юргорден (Djurgarden), где для детей грёна лунд парк аттракционов, для всех возрастов - музей северных народов, музей корабля васа и эко-парк скансен. По пути к юргордену – увидишь и сторторйет – биржевую площадь у узенькими зданиями, высотой в три ширины фасада, а окна – сплошные вафельные формы, немецкую кирку, риксдаг, которому всего-то сотня лет (зданию, имеется в виду), с надписью «fuck capitalism», автором №2 зачеркруто второе слово, исправлено на «fuck EU». У приятного парка за оперой и церковью якова (кунстредгорден) подбежали испанцы, интересовались памятником делу дипломата рауля валленберга - помочь не смог, как оказалось после – гранитный шар с надписями на европейских языках «дорога была прямой, когда увозили евреев, чтобы их убить. Дорога была кривой, опасной и полной...». посвященный спасению им венгерских евреев в годы мировой войны, это частично реабилитирует нейтралитет швеции, которая пропускала по территории нацистские войска для оккупации норвегии. Уже в непосредственной близости от юргордена – набережная с аллеями и старинными трамваями (Strandvagen), издалека смотрится французской ривьерой, левее – нобельпаркен и дипломатстаден для тех, кто откровенно обеспечен и ест с серебра, а направо стройными рядами, какими ходили в ЦПКиО, народ торопится к зрелищам. Одно из достойных – SEK95 – музей корабля васа – грандиозного судна XVII столетия, затонувшего в свое первое плавание, сбитого шквалом ветра по причине перегруженности орудиями и недостаточности балласта. Корабль триста лет пролежал в гавани, спасло его то, что в слабосоленых водах балтики не живет червь, поедающий древесину. Должное стоит отдать тем, кто не только поднял корабль со дна, но и семьнадцать лет обрабатывал его этиленгликолем, замещающем воду, поэтому теперь корабль выглядит снаружи вощеным и блестящим, а на шести уровнях музея по полочкам разложены история, быт того времени (скажу, что в XVII столетии страна была просто мрак, когда в европе уже с нормальной посуды), детали корабля дают исторического подтверждение того, как шведы гнобили и ненавидели поляков. Магазин при музее завлекает посетителей безделушками и бумагой, содержащей волокна, из которых были виты канаты корабля в период строительства. Следующий этап – Skansen – эко-парк с историческим уклоном – в естественном рельефе размещены дома из разных частей швеции, как такового ощущения музея нет, потому что поместье – в натуральную величину со всеми дополнительными строениями. в зависимости от века – тип здания, чем ранее – тем проще, одноэтажнее, низкие потолки, какие-то четкие ассоциации с тихой деревней, толстым и мещанством. Если дом XIX столетия – появляется пара этажей, в школе этого периода сохранены столы. В каждом из домов в одежде соответствующей местности занят привычным ремеслом эксперт (у каждого степень в истории или близких гуманитарных науках, на подобную практику можно устроиться сроком на три месяца, пока летом работает музей) – сдержанный худосочный учитель, вышивающая девушка у растопленной печи, женщины лет пятидесяти: наматывающая нитки из волокон на веретено и готовящая сыр, молодой человек с нешведски черными бровями и глазами в жилетке, ассоциирующийся с конюшенным двором - все с готовностью ответят на твои вопросы. В этой части парка запоминаются домашние животные, которых содержат в естественных условиях, типичный красный цвет стен и трава, растущая на крыше. Лоси, бурые медведи, рыси – все близко, за границей, которой не ощущаешь – то ли ров или деревянная преграда, инога - тонкие струны с проводимым током. Лоси спят безмятежно, бурые медведи косолапят, играясь с чьей-то упавшей кепкой, северные олени с матовыми, как замша, рогами не обращают внимания вообще ни на кого. В какие-то полчаса успевает затянуть небо тучами, пролиться, пока я пережидал в доме, и снова стать ясно. После длительной прогулки часам к семи вечера по пустым улицам ощущаешь – воскресенье, кто на вечерней пробежке, кто в магазине покупает продукты или ползет к службе к восьми в хедвиг элеонора кирку. За два дня настолько расслабился, что не уделил внимание биргер ярлсгатан, которая модникам (трендсеттерам, шоперам, байерам, консюмеристам – стошнило?) не дает покоя, если вы за покупками «выше среднего» - идите в стуреплан. В центре можно голову сломать от обилия мест для покупок – сбивает с толку расположение магазинов одежды средней ценовой категории – иногда на одной улице располагается четыре-пять одного бренда – но коллекции могут отличаться, как и оставшиеся размеры. Одна из крупнейших - сергельсторьй (sergelstorg) - двухъярусная площадь с большим количеством молодежи. Если говорить о одежде повседневного стиля, шведы сдержаннее и не такие яркие, как датчане, это видится и в аксессуарах, и в цветовой гамме - при этом девушки одеваются достаточно аккуратно, не пытаясь создать образ бесполого биомеханоида, молодые люди не считают зазорным и немодным носить невыразительные спортивные шмотки темных цветов – под час из-под брюк торчат трусы в цветочек, непостижимой осталась для меня идея не вдевать ремень в джинсы. У девушек переход от талии к бедрам не создает проблем, пацанам же приходится периодически поддергивать штаны. Иногда это приобретает критические граничные формы, как в Ahlens City, где молодой рыжеволосый спортивного сложения кассир с размеренными движениями и выражением лица дворового мальчишки, которому капиталисты говорят «пацан, а самолет хочешь?», и совсем не наивными физиологическими потребностями, долго втолковывал что-то покупательнице, у которой совсем отбило мозг, как мне кажется, от фиолетовых трусов, которые беззастенчиво выглядывали неоновой зеленой резинкой из под свободных брюк, когда он доставал что-то из-под прилавка – джинсы застревали на середине ягодиц – ситуация провокационная настолько, что том форд подвился бы слюной. На норрландсгатан можно найти пару-тройку порядочных магазинов оправ – роговых, разноцветных, с небольшими ушками по бокам, дугообразной переносицей под практически круглые линзы, этот стиль будет у нас через год – специально для маргинально стильных типов, как заполонил все разноцветный грубоватый Ray-Ban. Забегаю за вечерним соком с мякотью и решаю злоупотребить чипсами - зря, оказались слишком солеными, съел полпачки, выбросил, на завтра оставил архитектурный музей на скеппсхольмене, в который я так и не попаду и северный район города, где мог жить карлсон, где не откажусь жить и я при определенных обстоятельствах.